Изо дня в день дышать все труднее.
Мимо моего обездвиженного тела проносится длинный засвеченный коридор, стены которого покрыты статичным белесым кафелем. Слабый поворот головы влево, слабый поворот головы вправо, взгляд вверх, глаза закрываются, белки суетятся под веками, пытаясь различить проблески света, словно под толщей соленых океанических вод.
Мне слышится отрывистый звонок. Чьи-то пальцы в упругих медицинских перчатках лезут мне в глаза, натягивают верхнее и нижнее веки, светят фонариком, хотят понять какого размера мои зрачки и реагируют ли они на предмет ярких вспышек. Я все качусь куда-то вглубь, меня катят, мое тело тащат без моего разрешения. Нужно расслабиться, представить, что я лишь вальсирую. Пот стекает со лба по одной прозрачной капле, стекает вниз по вискам, заползает в корни волос и растворяется. Ком в горле мешает выравнять дыхание. Из-за этого в легких возникают спазмы и по всему телу бежит крупная дрожь, пальцами я пытаюсь нащупать, на самом деле, хоть что-нибудь: излишне накрахмаленная простынь кажется листом наждачной бумаги, царапающей кончики пальцев и ногти, под завязку набитые какой-то липкой субстанцией. Кажется, что я буду лететь по этому коридору целую вечность, если она уже не прошла, конечно.
Вдали эхом отзывается второй приглушенный звонок. Уже знакомые мне перчатки оттягивают мою верхнюю губу, светят фонариком, проводят пальцами по зубам, потом натягивают нижнюю и повторяют манипуляции. После нескольких мгновений относительного покоя, создается впечатление, что все закончилось и наконец можно расслабиться. Четыре перчатки заботливо обхватывают мою голову и держат ее так крепко, как только могут. Одна из перчаток разжимает мне зубы, словно занавес, раскрывая всю ротовую полость напоказ.
Еле уловимым, роптающим переливом где-то слышится третий звонок. Внимание, тишина, представление начинается. Меж раскрытых зубов и клокочущего языка, натягивая уголки рта как струну, неуловимые медицинские перчатки вставляют холодный пластиковый нагубник и зажимают мне рот. Вы слишком многого хотите. Вы смотрите на мое тело, охваченное приступом, и думаете, что раз я лежу на этой картонной подстилке, я полностью обезоружена и не готова к сопротивлению? Это сугубо риторический вопрос, так как я все еще в силах задержать дыхание и постараться как можно дольше не глотать. Зрачки мечутся по глазницам во все стороны, словно бешеная собака по вольеру. Мое тело все еще мчится куда-то вдаль по безмолвному, залитому светом, бесконечному коридору, и я вальсирую, вальсирую. Воздуха становится все меньше, объем моих легких, пожалуй, предательски мал, чтобы оттянуть кульминацию. Глубокий, резкий, шумный вдох. Перчатка вспархивает с нагубника и ловким движением проталкивает мне в горло желудочный зонд. Он словно извилистая змея стучится в недрах о стенки моего чрева и распрыскивает яд, не жалея сил. Пораженное в яблочко тело вздымается над белоснежным полотном и выписывает кривые. Пальцы жадно скребут наждачную бумагу, отбивая ритмы просьб о помощи. Зрачки превратились в точки и ребят зерном. Резкая, отторгающая тошнота пронизывает корень бьющегося о неба языка и фонтаном коктейля из водки и аспирина вырывается наружу. Движение полета замедляется, перчатки ободряюще гладят меня по голове, вытаскивают трубку из сакральной части тела, не доступной человеческому глазу, вынимают нагубник и промакивают холодным, влажным полотенцем мое лицо, шею, волосы.
Где-то вдалеке слышатся аплодисменты, тысячи голосов словно сливаются воедино и кричат "браво" в едином порыве. И лишь один, отличный от многих шепот сладко просит выход "на бис". Занавес.
Последнее время мне так трудно дышать.
Мимо моего обездвиженного тела проносится длинный засвеченный коридор, стены которого покрыты статичным белесым кафелем. Слабый поворот головы влево, слабый поворот головы вправо, взгляд вверх, глаза закрываются, белки суетятся под веками, пытаясь различить проблески света, словно под толщей соленых океанических вод.
Мне слышится отрывистый звонок. Чьи-то пальцы в упругих медицинских перчатках лезут мне в глаза, натягивают верхнее и нижнее веки, светят фонариком, хотят понять какого размера мои зрачки и реагируют ли они на предмет ярких вспышек. Я все качусь куда-то вглубь, меня катят, мое тело тащат без моего разрешения. Нужно расслабиться, представить, что я лишь вальсирую. Пот стекает со лба по одной прозрачной капле, стекает вниз по вискам, заползает в корни волос и растворяется. Ком в горле мешает выравнять дыхание. Из-за этого в легких возникают спазмы и по всему телу бежит крупная дрожь, пальцами я пытаюсь нащупать, на самом деле, хоть что-нибудь: излишне накрахмаленная простынь кажется листом наждачной бумаги, царапающей кончики пальцев и ногти, под завязку набитые какой-то липкой субстанцией. Кажется, что я буду лететь по этому коридору целую вечность, если она уже не прошла, конечно.
Вдали эхом отзывается второй приглушенный звонок. Уже знакомые мне перчатки оттягивают мою верхнюю губу, светят фонариком, проводят пальцами по зубам, потом натягивают нижнюю и повторяют манипуляции. После нескольких мгновений относительного покоя, создается впечатление, что все закончилось и наконец можно расслабиться. Четыре перчатки заботливо обхватывают мою голову и держат ее так крепко, как только могут. Одна из перчаток разжимает мне зубы, словно занавес, раскрывая всю ротовую полость напоказ.
Еле уловимым, роптающим переливом где-то слышится третий звонок. Внимание, тишина, представление начинается. Меж раскрытых зубов и клокочущего языка, натягивая уголки рта как струну, неуловимые медицинские перчатки вставляют холодный пластиковый нагубник и зажимают мне рот. Вы слишком многого хотите. Вы смотрите на мое тело, охваченное приступом, и думаете, что раз я лежу на этой картонной подстилке, я полностью обезоружена и не готова к сопротивлению? Это сугубо риторический вопрос, так как я все еще в силах задержать дыхание и постараться как можно дольше не глотать. Зрачки мечутся по глазницам во все стороны, словно бешеная собака по вольеру. Мое тело все еще мчится куда-то вдаль по безмолвному, залитому светом, бесконечному коридору, и я вальсирую, вальсирую. Воздуха становится все меньше, объем моих легких, пожалуй, предательски мал, чтобы оттянуть кульминацию. Глубокий, резкий, шумный вдох. Перчатка вспархивает с нагубника и ловким движением проталкивает мне в горло желудочный зонд. Он словно извилистая змея стучится в недрах о стенки моего чрева и распрыскивает яд, не жалея сил. Пораженное в яблочко тело вздымается над белоснежным полотном и выписывает кривые. Пальцы жадно скребут наждачную бумагу, отбивая ритмы просьб о помощи. Зрачки превратились в точки и ребят зерном. Резкая, отторгающая тошнота пронизывает корень бьющегося о неба языка и фонтаном коктейля из водки и аспирина вырывается наружу. Движение полета замедляется, перчатки ободряюще гладят меня по голове, вытаскивают трубку из сакральной части тела, не доступной человеческому глазу, вынимают нагубник и промакивают холодным, влажным полотенцем мое лицо, шею, волосы.
Где-то вдалеке слышатся аплодисменты, тысячи голосов словно сливаются воедино и кричат "браво" в едином порыве. И лишь один, отличный от многих шепот сладко просит выход "на бис". Занавес.
Последнее время мне так трудно дышать.
